«Дитя неблагополучного мира.»

Я открыл дверь в подъезд и вышел на улицу, под козырек. Звучно пахло сыростью, моросил дождь, крыша протекала. «Морось» - подумал я и полез за зонтом. Зонт был обычный, серый, словом, как у всех. «Что ж, пошел» - мелькнуло в голове и я уже ни о чем не думая открыл сие изобретение племени человеческого и шагнул на узкий тротуар, зажатый между старыми покосившимися дряхлыми высотками. Под зонтом я прошел не долго – всего пару шагов... Впрочем, именно столько потребовалось, чтобы стать частью потока обывателей. Мне вообще надоел этот пошлый, серый мир, неблагополучный город… А тут еще это поле серо-черных зонтов сутра.
читать дальшеЯ его закрыл и уже брел, забыв обо всем, слушая шум дождя. Было глухо, сыро, мокро, хотелось квакать, хотелось выть, хотелось сбежать из этого болота.
Несмотря на дождь, толпа курила. Каждый третий, нет, каждый второй , нет, двое из каждых трех ритмично затягивались и выпускали дым, обычный или ароматизированный, но не ставший от этого лучше дым. Толпа гудела, обсуждая все обыденное, простое, скучное, уже вошедшее в норму, пустое, стандартное. Все жужжало. Я вообще заметил, что в этом сером мире все ходили строго группами от двух до пяти человек, все жужжали и брехали друг на друга.
Я работал . Ну как работал…Делал вид, что работал. Моя якобы служба состояла в том, чтобы сидеть в конторе, в полуподвале, где стены уже давно поражены грибком, а воздух пропах плесенью и застарелой сыростью, и втюхивать путевки незнамо – куда местным аборигенам. Скучно, глупо, пошло, неинтересно. Меня заслали в этот мир. Даже не сказать, что заслали. Я сам сюда напросился. Любил путешествовать, закончил геофак, работы нет - бонально, обычно, у всех так. Кто спивался, кто продавал себя, кто убивал талант, я же не смог стать офисной шлюхой, а гробить себя не позволяло самолюбие. Вот и напросился. Я перемещался с планеты на планету в качестве некоего описателя – этнографа. В поиск брали всех, кто хоть как-то был связан с гео- или же этнографией. Меня взяли. Я радовался. Просто писал свой дневник и перемещался с планеты на планету, из мира в мир. Дабы успокоить душу начальства писал нескончаемые отчеты, составленные по следующему шаблону, который я на третью неделю работы уже знал наизусть:
"Планета (пропуск), звезда (пропуск), созвездие (пропуск), от (пропуск) – тут я писал свое имя, дата (пропуск); разумные (пропуск), местное название (пропуск) – тут я калякал то словечко, которым они себя сами обзывали, средний рост аборигенов (пропуск), средний возраст (пропуск), система мышления (пропуск) – на выбор линейная, высокого уровня и т.д, фауна (количество видов), флора (количество видов)."
Порой ЦУП запрашивал гео описания, и тогда пункты начиная с «разумные» и заканчивая «флорой» сменялись на: «форма планеты», «радиусы (или другие размеры)», «возраст системы», «хим состав», «количество материков, океанов» и прочие характеристики, вплоть до размеров лужи у главной городской библиотеки.
Пришло время улетать. Отчет я составил вчера, предварительно побеседовав с неким Кизляровским – директором ЦУП. Кизляровский был обычным начальником, таких много. Порой, правда, в нем просыпалась человечность. На этот раз мне не повезло. Человечность в нем спала... а может быть даже и сдохла. Он долго доматывался, зачем я просидел в этой дыре «три месяца, две недели и два дня», вместо положенной недели, зачем это я перестраивал «Астру», зачем это вообще я здесь устроился на работу. Я нес какую-то чепуху, объяснял, что де изучением увлекся, что, собственно, уже закругляюсь и уже пакую чемоданы. Кизляровский не верил, человечностью сегодня даже и не пахло. Тогда я второй раз соврал ему, что у меня на Земле ссора с родственниками, из-за поиска. Это тоже его не убедило, но он отстал. Я ему надоел. Он видел, что я вру, но судя по всему решил, что необходимую дозу "промывания органа мышления" я уже получил.Я с облегчением выдохнул. Кизляровский еще раз гавкнул на меня, приказал сдать отчет, улетать в соседнюю систему, и бросил трубку. Я понял, что заигрался, и действительно за сутки составил отчет, собрал вещи и вот сегодня уже шел на работу забирать ту самую "приятную билибирду, которую обычно хранят на работе, чтобы сидеть там было не так тошно, чтобы ночью улететь куда-подальше, и размышлял, а, скорее всего, даже не размышлял, а объяснял себе самому какого фига я здесь просидел в пять раз больше обычного.
А просидел я не просто так, от нечего делать, а из-за того, что на третьи сутки пребывания здесь встретил единственный зонтик рыжего, не серого , цвета на всей этой проклятой планете. Ее звали… Хотя, если честно, я не помню, как ее звали. Люди вообще часто не понят имен. помнят лица, поступки, а имена редко. Ее имя я, как обычный человек, не помнил... Хотя нет, я его, признаюсь, даже и не запоминал. Помню, как ее нашел. Брел как-то и увидел на крыльце единственное цветастое пятно. Мы встречались неделю, а потом она исчезла, растворилась, растаяла, как приятный утренний туман. Да нет, с ней все было в порядке Я ее видел… Правда она потеряла цвет, а я потерял интерес…
Я думал о рыжем зонте, пока спускался в подземелье, по которому ездили псевдо - автобусы. Это было что-то вроде нашего метро… только внизу не электрички, а механизмы… типа гусеницы. Да и не так красиво здесь было - не станции, не тоннели. Вся эта конструкция похожа на нору огромной крысы, или на старую угольную шахту: сверху торчит мусор, на котором стоит этот Город. Мусор... Банки, стекла, прутья, пакеты, куски арматуры. все. и в этом во всем прорыта дыра, в дыре рельсы, на рельсах тележки. Вонь жуткая. Толпа. крысы. Толпа... Толпа давила со всех сторон, я сел в вагон и уехал.
Через пол часа я уже был на работе, собирал свои шмотки. Вещи – не вещи, а так по мелочи: ручки (естественно не земные, а так, местные подобия), подставка под эти же ручки, и конечно же стеклянный шар, внутри которого домик, воды и блестки. перевернешь - типа снег. Такая безделушка здесь была самой высшей ценностью - еще бы, снег то раз в пять лет бывает. Боса не было, и я просто свалил. Свалил в местную кафешку. Слопал пирожнку, выпил кофе, ушел.
Вечер я провел как обычно. Ночью улетел…

Все это стоило рассказать, как предисловие, поскольку нужно было объяснить, с чего же все началось….



Двадцать лет спустя, я вновь приземлился на эту планету. Зашел на свою старую псевдо-работу. Прогулялся по улицам. Ничего, как ни странно, не изменилось.Дома не стали выше. Новых построек вообще было мало. старые еще больше покосились. Черные или серые железобитонные коробки. У каждой коробки из стен там и сям торчат ржавые арматурины, в цоколе зияют дыры, оттуда тянет вонью. Земля упакована в асфальт. На центральных улицах почище, во дворах смрад такой, что слезятся глаза - это распускает свои ароматы помойка. Центр точь - в - точь как прежде. Библиотека в том же здании, дума в новострое. Все покрыто смолой, копотью, жиром, пылью, пеплом. Статуи обрамлены птичьими метками - их чистить некому. "Странно" - подумал я - "а птицы то выжили". и тут же вспомнил: птицы питались на помойке (той самой, что воняла, как пес знает что) и мутировали до того, что петь не могли - связки попросту отсутствовали. "не птицы, а крысы летающие!" - решил я. Меня чуть ли не стошнило от этой стандартизованности­. Глупость. Пошлость. Потом четыре часа просидел в парке, рассуждая о мирах.
«Мир, как мир» - думал я - «Мир, слишком серый, правда, глухой. И Солнца у них нет. Все небо в облаках. Чертовщина какая-то. Я посетил более двадцати пяти тысяч миров и везде была и пасмурность и яркость. Здесь же весь цвет гнобили всегда, как гнобят правду на Земле. Пошло здесь как-то. Все пошло до нельзя завернуты в одинаковые плащи, Здесь везде серый цвет. Паршивый мир. И живут они, как лягушки в болоте!»
И вот пока я сидел и размышлял об этом мире, в аллее появилась она. Да, тут стоит сказать и о самой аллее: ни клумб, ни деревьев – статуи, покрытые слоем пыли толщиной в палец, металлические, железобетонные, каменные статуи, мертвые, пустые, никому не нужные, с нимбами от летающих крыс Они заменяли деревья. Так вот появилась она, бывший рыжий зонт. Теперь зонта она не носила. Она шла под дождем, без зонта. Она, мокрая настолько, что сравнить можно было лишь с кошкой, которую макнули в пруд, шла довольная своей мокротой, получая удовольствие всякий раз, когда капли падали на ее лицо, волосы, плечи.
Я ее узнал. Она выделялась мокротой и безумно яркой майкой. Она тоже узнала меня, и, успокоившись, подошла.
-Привет…
-Привет
-Ты вернулся?
-Да, заехал ненадолго…
-Ты меня помнил?
-Да…помнил…
-У меня к тебе будет просьба…
-Какая?
-Забери туда, куда ты исчезнешь опять Нику…
-Нику?
-Да… Твою дочь…
-Хорошо… А ты уверена?
-ДА. Ей не место в сером мире.
-А ты?
-Ты не сможешь меня увезти… Я знаю… Раз тогда не смог, значит и сейчас не сможешь… Я ведь получила записку…
-Ах да…записку... Я ее заберу… ну Нику…
-Она знает, что ты ее отец. Я ей все объяснила уже давно…
-Хорошо… Ты точно не поедешь? Может все-таки….
-Нет. Я не поеду… Я уже поглощена… Сыростью и пылью….
-А что это за парк?
-Не знаю… Но узнаю…
-Ладно. Когда за ней зайти?
-Сейчас.
-Хорошо.
Мы прошли сквозь аллею в направлении противоположном тому, которым пришла она. Я следовал за ней, а она шла своей твердой походкой по смутно знакомому бульвару. Через некоторое время мы уже были около ее дома. Она достала ключи, мы вошли в подъезд, а потом и в ее старую квартиру на четвертом этаже, с окнами, выходившими во двор, где никогда не было Солнца. Она не снимала обуви, не раздевалась. Моя жена… Ну то есть это я ее ощущал женою… лишь крикнула «Ника!»
На пороге появилась худая девушка – Аля стерва. Ну то есть мордашка у нее была довольно миая, телосложение обычное, чуть более вытянутое, чем стоило бы, волосы темные, но зато глаза чистейшей стервы, ненавидящей все вокруг. Она ничего не сказала… Да и зачем говорить: на майке все и так было написано красным по черному – «брутально» - подумал я : «ПОЗИТИВ - ЭТО КОГДА НИКТО НЕ ДЕРГАЕТ!» и подпись «ни».
«Наш фрукт» - подумал я и вспомнил выходки, которые устраивал я., когда мне было столько же, сколько и ей Я уже было начал мысленно все перечислять и воспроизводить в уме некоторые зарисовки, оставшиеся в моей памяти, но тут ее скуластое лицо ожило и она сказала:
-Мам, а это кто?
-Это – твой отец.
-И?! – это ее «И?!» выглядело и звучало не столько удивленно, сколько надменно.
-Собирайся, Ника… Ты уезжаешь из эого гнусного города. Это последнее, что я тебе приказываю.
-И?!
-И все. Бери необходимое и поехали.
-А?!
-Ника – наконец сказал я – поехали. Хотя я тебя заставлять не стану, но больше я сюда не вернусь, а значит, ты не сможешь уехать.
-А куда ехать-то?
-В другой мир.
-Там точно лучше, чем здесь?
-Да… По крайней мере, там есть Солнце.
-Оки – и она уже ушла в комнату, где собственно и накинула куртежку, взяла скейт ручного изготовления, нацепила кепку и кроссовки, надела рюкзак и уже через две минуты она стояла в прихожей.
Мы прошли двором и уже торопились по бульвару, за город, к моей старой «Астре».
Мы стартовали на закате. Жена не проявляла никаких эмоций; она была права: серость и безликость уже поглотили ее. Ника же, напротив, нервно дерзила, лазила по «Астре», как мартышка по веткам. Она не поцеловала мать, лишь оставила ей что-то типа мобильника и опять продемонстрировала всем и вся свое «я»:
-Чао! – брякнула Ника и ушла на борт. Я замялся, поцеловал ее и ушел прежде предложив лететь с нами. Жена отказала,




«Неземлянка на окраине вселенной»

Мы оказались на Земле через пару часов. Ника, к моему удивлению, оказалась на месте, влюбилась в Стокгольм, и потребовала, чтобы я ее там устроил. Паспорт ей сделали быстро. Паспорт ЕА. О да, система очень изменилась…


За год ее натаскали на разговорные английский, французский, немецкий (последний она очень полюбила и говорила на нем практически без акцента). Полтора года спустя она заявила, что сваливает с Земли на изучение созвездия Рака. Она сказала, что ей на все наплевать, что они уматывают, что ее уже зачислили в экипаж, что ее ничего не волнует. Спустя час после нашего разговора она уже летела на здоровом мотоцикле по автостраде в направлении научной базы. За спиной висел рюкзак, к бедру был пристегнут скейт - все как всегда: ни привет, ни пока, ни здравствуй, ни до свидания. Улетела.
Сейчас я читаю ее дневник, доставшийся мне от ее парня. Парня… Да, два человека, пол года, в замкнутом пространстве, симпатичная, слишком, правда, худая девушка – этакая Хелли Греем, и парень, парень, как парень, только с электрогитарой парень. Да… чего еще надо? Да, ничего!
Через полтора года после того, как они покинули Землю, база потеряла с ними связь. Их искали долго и тщательно. Я уже потерял надежду, забил, одним словом.
Парень явился через пять лет после старта. Он сказал, что Ника просила отдать мне ее дневник. Мы вместе выпили три бутылки коньяку и бутылку виски.
Он ушел около часа ночи пьяный вдрызг. Странно, но он не объяснил мне, где они были, и куда пропала Ника.
Дневник ее не представляет ничего интересного. Пустые строки. Никакой информации по вопросу «Где?». Только ответы на вопросы «Когда?» и изредка «Что?». Она явно скрывала где она. Ну я и не пытался понять. Ушла, так ушла – ее выбор, ее дело. Я ей помог стать кем-то, а уж ее дело, куда теперь деваться и как поступать. Для меня она жива, а может реально и мертва. Какая разница? Никакой. Ушла, так ушла – ее выбор, и я не в праве ее осуждать или восхвалять. Сама себя судить будет, сама и покарает.

PS я постаралась обойтись без ошибок, но кто знает... может что-то и пропустила...

Жду ваших комментариев и мнений...